Я вспомнил, сколько уже не ел, сглотнул заполнившую рот слюну, опустился на четвереньки и начал рвать ягоды горстями, набивая непрерывно рот и переползая на освобождающееся пространство.
Через несколько часов я уселся на другом конце поляны, икнул и с опаской подумал о последствиях такого обжорства. Ягоды были спелые, нежные, таяли во рту и уменьшали усталость просто на глазах.
Не знаю, сколько я съел, но теперь поляна уже не выглядела голубой. И хотя ягоды не очень плотная еда, я даже почувствовал, что сыт. Точнее, заморил червячка. Во всяком случае, жить можно было.
И хотя перспектива у меня по-прежнему оставалась самая безрадостная, я неожиданно даже повеселел. Закурив – на сытый-то желудок! – я быстро пришел к решению здесь и заночевать.
Тем паче что солнце клонилось к вечеру. Здесь была поляна, можно развести огонь, ночью будет не так зябко. А поди-ка попробуй запали костер прямо в лесу! Того и гляди, пожар устроишь. Да и просто здесь было как-то лучше.
Приняв решение, я с радостью растянулся на траве. Усталое тело с трудом воспринимало передышку. Каждый мускул тупо ныл. Даже лежать неподвижно было трудно. Но все-таки так лучше, чем пробираться через нехоженую тайгу или коротать ночь, скорчившись на коряге.
Шевелиться не хотелось. В каждой мышце звенело уходящее напряжение. Ноги… Впрочем, пока ничего. Онемели только в ботинках. Что вот дальше с ними будет? Гм. А что может быть дальше? Идти придется. Вот и все. Только вот вопрос – куда? И как долго. А?..
Я вздрогнул и проснулся. Наступили уже сумерки. Воздух стал холодным, небо поблекло. Поляну покрывала глубокая тень. Лес опять выстроился темной стеной.
Спохватившись, я кинулся собирать топливо для костра. Хорош бы я был делать это ночью! Добро еще, что на другом конце поляны лежало несколько сушин. А то бы, пожалуй, был мне шиш, а не костер.
Чего бы я наготовил в темноте-то да голыми руками? У меня ж даже ножа нет с собой никакого…
Над лесом сгустилась ночь. Гулкая тишина воцарилась кругом. И снова малоприятные мысли зашевелились в голове. Даже костер не очень помог. Стоило только вспомнить, что я один-одинешенек в этой кромешной тьме, – и сразу же начинал ощущаться глухой лес за спиной.
Кроме того, хотя я и объел ягоды со всей поляны, есть мне все равно хотелось. И чем дальше, тем сильнее. Слушая, как в голодной тоске сжимаются внутренности, я с холодным спокойствием отметил, что вот это и будет причиной моей смерти.
Голод. Не на каждом же шагу есть в лесу ягодные поляны. А больше я за весь день ничего не видел. Думать ни о чем не хотелось. Я сидел, подкидывал в костерок сучья и следил, как они превращаются в уголья.
Да еще с опаской прислушивался к звукам за пределами светового круга. Было тоскливо, и хотелось есть. Причем хотелось так, что по временам и вовсе на все становилось наплевать.
И мечталось не о корочке хлеба, как надо бы голодному, а о хорошем куске мяса. Сигареты не помогали – курить уже было противно. К тому же их по-прежнему оставалось полпачки, хотя я старался по возможности не обращать на это внимания.
Что за дурацкая ситуация?! Ну заблудился бы в тайге – это я еще понимаю, ладно! Так ведь и заблудился-то совершенно не разбери как! Ну пусть и слышал раньше о подобных вещах – но я-то тут при чем?!
Если требовалось угодить в переплет, то почему именно таким способом? Почему, зачем? И сигареты эти – они-то тут с какого боку?! Вот уж этого я совершенно не понимаю.
В довершение всех неприятностей мне стало мерещиться, что с другой стороны костра что-то отблескивает в неверном свете пламени. Металлическим блеском. С голодухи мне немедленно стало казаться, что это консервная банка.
Ничего, конечно, там быть не могло, но видение выглядело таким навязчивым, что в животе началось тоскливое, тягучее урчание. Принимая во внимание ситуацию, все это подвернулось как нельзя более кстати.
Через несколько минут я готов был проклясть все. Издевательство представлялось очевиднейшим. Со злобой глядя через огонь, я всеми силами старался рассеять наваждение, но ничего у меня не получалось.
Банка по-прежнему продолжала отблескивать в пламени костра. Может быть, усилия мои были тщетны оттого, что я с неменьшей силой желал, чтобы что-нибудь там было. Но что там могло быть?
Я же сам там топтался, когда место для костра готовил, и знал, что ничего там нет. В конце концов я не выдержал, встал, шагнул за костер и с ненавистью пнул проклятую железя…
Я все-таки успел удержать ногу в последний момент. А то бы ползал потом в потемках по всей поляне, эту банку разыскивая. Я успел-таки сообразить, что никакая она не галлюцинация.
Насколько сильное впечатление это на меня произвело, можно судить по тому хотя бы, что, убедившись в том, что банка есть на самом деле, я спокойно вернулся на свое место и сел.
Засунул руки в карманы и… в правом кармане обнаружил свой складной нож. В том, что он именно мой, я убедился, рассмотрев его внимательно. Само собой разумеется, без ножа бы я эту консерву не открыл. Естественно.
Да что же это такое! Я стукнул себя по колену. Получилось несильно. Тогда я ударил еще раз. Потом еще и еще… Нога отозвалась резкой болью, я опомнился. Ночь, костер, в правой руке нож. Все как было. И банка за костром.
Ничего не понимаю! Ну как есть ничего! Вот банка, а вот нож, который я сам оставил дома! Это-то уж точно.
Почему?!
Однако, похоже, вопросы выходили чистой риторикой. Ответов ждать было неоткуда. Но в принципе там, где есть возможность перехода, очень даже просто может быть и что-то еще.
Вот только что? Ведь я представления не имею, как банка и нож появились! Я есть хотел. Ну и что? Я вот домой тоже хочу, но продолжаю сидеть на поляне. Почему-то. Как все это объясняется? С ума же сойти можно… Рассуждая о вещах, представления о которых не имеешь. Вот уж то еще удовольствие… Я мысленно плюнул на все несуразности и занялся консервной банкой.